Видеоканал РЦИТ на YouTUBE

Тел: +7(391)254-8445
E-mail: rcit@inbox.ru


Яндекс.Метрика

Top.Mail.Ru
Top.Mail.Ru
Top.Mail.Ru

ТЕХНИЧЕСКАЯ ИНФОРМАЦИЯ
«Регионального Центра Инновационных Технологий»
Стратегия развития
Шанхайской организации сотрудничества до 2025 года:
исходные реалии и фактор российско-китайского партнерства


Стратегия развития
Шанхайской организации сотрудничества до 2025 года:
исходные реалии и фактор российско-китайского партнерства

   Объектом коллективного исследования являются особенности и направления российско-китайского взаимодействия в «зоне ШОС», к которой авторы относят регион Центральной Азии, а также территорию Афганистана и других стран наблюдателей.
   Актуальность работы обусловлена необходимостью поддержания на центрально-азиатском направлении государственных интересов России в области безопасности, в частности в связи с итогами 2014 г., когда был осуществлен (полный или частичный) вывод из Афганистана войск западной коалиции, чреватый усугублением региональных вызовов и угроз.
   Научная новизна определяется такими задачами исследования, как прогнозирование наиболее вероятных сценариев и реакции ШОС на региональные кризисные ситуации, выявление потенциальных, неиспользованных ресурсов и возможностей РФ и КНР в Центральной Азии в сферах безопасности, экономического и гуманитарного сотрудничества.
   Опираясь на новые методики сравнительного военно-экономического и политического анализа деятельности постоянных членов ШОС и Афганистана, авторы разработали «логистику безопасности» ШОС.
   Впервые в российской политологической литературе проанализированы предпосылки и условия эволюции Организации в сторону усиления ее оборонно-политического ресурса без утраты невоенного статуса «Шанхайского форума».
   Новизна монографии связана и с выдвижением новых (дополнительных) рекомендаций для Секретариата ШОС, других структур в свете необходимости нивелирования усиливающихся региональных угроз, включая многоаспектный афганский вызов.


ОГЛАВЛЕНИЕ

   Введение.
   ЗНАЧЕНИЕ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ И ШОС. ЭКСПЕРТНЫЙ ДИСКУРС

   Глава 1. О НАЦИОНАЛЬНОГОСУДАРСТВЕННЫХ ИНТЕРЕСАХ РФ И КНР В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ И ШОС.
   ОСОБЕННОСТИ ОТНОШЕНИЙ С ТРЕТЬИМИ СТРАНАМИ В РЕГИОНЕ

   1.1. Интересы Российской Федерации в Центральной Азии и ШОС
   1.2. Интересы Китая в ЦАР
   1.3. Интересы США в Центральной Азии
   1.4. Интересы ЕС в регионе
   1.5. Турция
   1.6. Япония

   Глава 2. ШОС И АФГАНИСТАН.
   КИТАЙСКОЕ И РОССИЙСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ АФГАНСКОЙ ПРОБЛЕМЫ
   2.1. Вероятные сценарии развития ситуации в Афганистане после 2014 г.
   2.2. Позиции РФ и Китая по вопросу развития отношений с Афганистаном в контексте ШОС
   2.3. Рекомендации

   Глава 3. СОТРУДНИЧЕСТВО РОССИИ И КИТАЯ В СФЕРЕ БЕЗОПАСНОСТИ ШОС
   3.1. Этапы российско-китайского сотрудничества в сфере безопасности в Центральной Азии
   3.2. Договорно-концептуальная база безопасно сберегающего взаимодействия РФ и Китая
   3.3. Политика и практика России и Китая в деле поддержания безопасности в контексте ШОС
   3.4. Выводы и рекомендации

   Глава 4. РОССИЙСКО-КИТАЙСКОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ В ТОРГОВО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ, ИНВЕСТИЦИОННОЙ, ЭНЕРГЕТИЧЕСКОЙ И ТРАНСПОРТНОЙ СФЕРАХ ШОС
   4.1. Общая характеристика современного экономического сотрудничества в рамках ШОС
   4.2. Трудности и преимущества экономической кооперации в ШОС
   4.3. Выводы и рекомендации

   Глава 5. ВИДЕНИЕ РФ И КНР ЭКОЛОГИЧЕСКИХ ВОПРОСОВ И ВОДНЫХ ПРОБЛЕМ В ЦЕНТРАЛЬНО-АЗИАТСКОМ РЕГИОНЕ
   5.1. Экологическая ситуация в ШОС как предпосылка коллективного природоохранного сотрудничества
   5.2. Экологическая дипломатия — механизм решения «водной проблемы» в ШОС
   5.3. Выводы и рекомендации

   Глава 6. О ГУМАНИТАРНОМ СОТРУДНИЧЕСТВЕ РФ И КНР В ШОС
   6.1. Значение гуманитарного измерения деятельности ШОС
   6.2. Возможные направления развития гуманитарного потенциала ШОС (выводы и рекомендации)

   Глава 7. О НАЛАЖИВАНИИ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ШОС И ОДКБ
   7.1. Эволюция подходов ШОС к проблемам обеспечения региональной безопасности
   7.2. Особенности взаимодействия вия ОДКБ с ШОС
   7.3. Выводы и рекомендации

   Глава 8. ВОЗМОЖНОСТИ И ТРУДНОСТИ ДИАЛОГА ШОС И НАТО
   8.1. Современное положение и интересы НАТО в ЦАР
   8.2. Интересы РФ и Китая в свете вывода войск НАТО из ИРА
   8.3. Выводы и рекомендации

   Глава 9. О РОЛИ СТРАННАБЛЮДАТЕЛЕЙ ШОС В РАСШИРЕНИИ РЕГИОНАЛЬНОГО СОТРУДНИЧЕСТВА  
   9.1. Индия
   9.2. Исламская Республика Иран
   9.3. Исламская Республика Пакистан
   9.4. Исламская Республика Афганистан

   Заключение. О СТРАТЕГИИ РАЗВИТИЯ ШОС.
   ИТОГИ ИССЛЕДОВАНИЯ, ОБОБЩЕНИЯ И РЕКОМЕНДАЦИИ

   Сведения об авторах


Введение.
Значение Центральной Азии и ШОС.
Экспертный дискурс.
С.Г. Лузянин

   В последние годы наблюдается значительный рост роли и влияния Шанхайской организации сотрудничества как на региональном, так и на глобальном уровнях, который еще 5—7 лет назад не был столь очевиден. Это стало возможным благодаря дипломатическим достижениям стран ШОС, экономическому прогрессу ее ключевых участников и институциональному упорядочиванию структур внутри Организации. Ныне активность Шанхайской группы интенсифицируется и в ООН, и во взаимодействии с такими структурами, как G20, НАТО, АСЕАН, БРИКС и др. На усиление международного влияния Организации «работает» и корпус наблюдателей ШОС. Сегодня в него входят 5 государств — Иран, Индия, Пакистан, Монголия и Афганистан. Создание группы стран партнеров по диалогу в составе Турции, Белоруссии и Шри-Ланки также способствует повышению авторитета ШОС. Можно сказать, что ныне Организация — один из быстро эволюционирующих центров многополярно го мира, стоящих не просто перед возможностью, но и перед необходимостью активизации своей деятельности.

   Директор Института Дальнего Востока РАН, академик М.Л.Титаренко по этому поводу пишет: «По мере развития ШОС в ее повестку дня по проблемам безопасности, наряду с региональными, все чаще включаются вопросы глобального порядка. Сегодня привычной составляющей документов ШОС является намерение укреплять стратегическую стабильность и международные режимы в области нераспространения оружия массового уничтожения, вносить конструктивный вклад в создание структуры глобальной безопасности нового типа». 11—12 сентября 2014 г. на саммите глав государств членов Шанхайской организации сотрудничества в Душанбе (Таджикистан) председательство в Организации вплоть до следующего ее саммита в Уфе (9—10 июля 2015 г.) перешло к России. По итогам саммита были приняты Душанбинская декларация и другие документы. Анализируя результаты саммита, можно выделить несколько относительно новых моментов и задач, поставленных перед «Шанхайским форумом». Это — завершение разработки Стратегии развития ШОС до 2025 г.; расширение границ Организации за счет обретения Индией и Пакистаном (ныне — странами наблюдателями) полноправного членства в «Шанхайском форуме», повышение статуса Белоруссии от партнера по диалогу до уровня страны наблюдателя.

   Новым аспектом становится также стратегическое сближение РФ и КНР в рамках трех евразийских проектов: поиск «соедини тельных звеньев» между ШОС, Таможенным союзом (ТС), Евразийским экономическим союзом (ЕАЭС)* и китайским проектом «Экономический пояс Великого шелкового пути» (ЭПВШП).

   * Евразийский экономический союз (ЕАЭС)—новое интеграционное региональное объединение, пришедшее на смену Евразийскому экономическому со обществу (ЕврАзЭС), которое упразднено в 2014 г. в связи с созданием ЕАЭС. Начал работу с 1 января 2015 г., государствами членами являются: Армения, Беларусь, Казахстан, Кыргызстан, Российская Федерация.

   Сохраняют силу и актуальность традиционные задачи — поиск эффективных механизмов многостороннего торгово-экономического, инвестиционного, транспортного сотрудничества; усиление кооперации в сфере региональной безопасности, включая разработку мер по нейтрализации рисков афганского вызова и вывода войск западной коалиции из ИРА, налаживание сотрудничества с ОДКБ, развитие института совместных военных антитеррористических учений «Мирная миссия».

   Создание Банка развития и Резервного фонда ШОС, включая и альтернативные варианты, например, возможность интеграции банковского капитала КНР в состав Евразийского банка развития (Казахстан, Россия и Белоруссия), также фигурирует в текущей повестке Организации. Новые актуальные проекты в основном согласованы со всеми членами Организации, включая Китай и «проблемный» Узбекистан.

   Для России увеличение состава постоянных членов за счет включения Индии и Пакистана и обновление группы стран наблюдателей особенно важно в условиях нарастающего конфликта с Западом (США, ЕС) и усиления экономических санкций. Фактически, рас ширенная и обновленная ШОС (как и проект БРИКС) становится для России не только источником материальных (валютно-финансовых, торговых, инвестиционных и пр.) компенсаций, но и стратегической базой для дальнейшего формирования «неамериканского мира». В этих условиях логически правильным на следующем этапе стало бы принятие в Организацию Ирана (в течение 5—7 лет) в качестве постоянного члена, несмотря на действующий режим анти иранских санкций, наложенных СБ ООН.

   Новым, перспективным направлением региональной стратегии ШОС является поиск общих точек соприкосновения с двумя соседними проектами — Евразийским экономическим союзом (ЕАЭС), исходной опорой которого послужил ТС, и китайским «Экономическим поясом Великого шелкового пути». Фактически, речь идет о попытках обновления евразийской политики ШОС. Повестка Уфимского саммита 2015 г., так или иначе, должна отразить данную тенденцию.

   Пока три проекта (ШОС, ЕАЭС и ЭПВШП) развиваются параллельно, независимо друг от друга, составляют даже определенную конкуренцию друг другу в транспортных, энергетических и торгово-экономических сферах. В экспертных кругах рассматриваются различные варианты дальнейшего соотношения проектов, среди которых:
   а) поглощение китайским «Шелковым проектом» остальных двух и создание единой интеграционной зоны под эгидой КНР;
   б) сохранение статус-кво;
   в) создание структуры взаимодействия, в которой бы ШОС играла центральную роль «евразийского моста» между Шелковым путем и Евразийским экономическим союзом.
   При анализе возможностей кооперации ШОС, ЕАЭС и «Великого Шелкового пути», видимо, следует исходить из двух базовых положений: во-первых, между российским и китайским видением освоения ресурсов Евразии изначально имеются несовпадения и даже противоречия. И волевым решением достичь абсолютного «евразийского альянса» между РФ и КНР невозможно. Поэтому «евразийский компромисс» двух стран должен строиться на постепенном процессе двусторонних согласований и поиска очагов экономической взаимовыгодности.

   Смысловой «замах» интеграционных инициатив — ШОС, ЕАЭС и проекта «Экономический пояс Великого шелкового пути» — пока до конца не определен, перспективы их слияния и/или со развития тоже еще не ясны. Однако само их выдвижение свидетельствует о наличии нескольких версий региональной интеграции как в рамках ШОС, так и вокруг нее.

   Принципиально новым моментом в работе ШОС стала поддержка всеми членами Организации усилий по восстановлению мира на Украине — продолжения переговорного процесса и совместных шагов, направленных на имплементацию мирного плана Президента Украины и инициатив Президента России. Сопутствующим, но важным итогом Душанбинского саммита явилось укрепление двусторонних и трехсторонних форматов отношений стран — участниц ШОС. Так, встреча Владимира Путина и Ислама Каримова была принципиально важна для обеих сторон. С учетом того, что президент Узбекистана накануне саммита нанес визит в КНР, можно предположить, что узбекский лидер ищет новые, дополнительные ресурсы сближения и с Москвой, и с Пекином.

   В основе новой «узбекской вовлеченности» в региональные дела лежит отказ Ташкента вновь дислоцировать американские военные базы на территории Республики Узбекистан (РУ), поддержка страной «украинского пункта» итоговой Душанбинской декларации и других инициатив, выдвинутых РФ и КНР.

   На полях саммита состоялась историческая встреча трех президентов — Си Цзиньпина (КНР), В.В. Путина (РФ) и Ц. Эльбегдоржа (Монголия). Теоретически, для Монголии продолжает гореть «зеленый свет» на пути ее перехода из числа стран наблюдателей в постоянные члены ШОС. Накануне саммита, в сентябре 2014 г., Монголию с визитами посетили Председатель КНР Си Цзиньпин и Президент РФ В.В. Путин. Представляется, что Душанбинский саммит положил начало формированию треугольника «Россия—Монголия—Китай», которое в перспективе и экономически, и географически также может способствовать расширению границ «неамериканского мира», несмотря на имплементацию во внешней политике Улан-Батора концепции «третьего соседа» (в лице США, Японии, Южной Кореи и ЕС).

   Постсоветская Центральная Азия, простирающаяся от Каспия до китайского Синьцзяна, управляется достаточно стабильными светскими политическими режимами. Однако внутренний центральноазиатский «срез» отношений сложен и неоднозначен. Система межгосударственных связей в Центральной Азии (Казахстан— Таджикистан—Кыргызстан—Узбекистан—Туркменистан) зиждется не только на административно правовом, торгово-экономическом и политическом фундаменте, созданном в постсоветское время, но и на более древних культурно цивилизационных и хозяйственных на чалах. К ним относятся различия в характере, степени и времени восприятия ислама народами региона (казахи и кыргызы приняли ислам значительно позднее других народов Центральной Азии — в 17—18 вв.) и альтернативные типы хозяйственной культуры(земледельческой, оседлой таджикско-узбекской и кочевой, животноводческой казахско-кыргызской). Некоторые историки напрямую связывают ряд этнических и пограничных конфликтов в регионе с подобными историческими особенностями. В специальной российской литературе давно и последовательно накапливается большой массив книг и исследовательских проектов, посвященных как Центральной Азии в целом, так и изучению деятельности Шанхайской организации сотрудничества.

   Из работ по внутриполитической и социально экономической ситуации в Центральной Азии, а также по вопросам безопасности в регионе можно выделить исследования В.В. Наумкина, Г.И. Чуфрина, И.Д. Звягельской, Д.Б. Малышевой, А.А. Казанцева, Е.М. Кузьминой, З.А. Дадабаевой, К.П. Боришполец, А.В. Малашенко, И.А. Сафранчука, А.М. Власова, А.А. Куртова и др.3

   В последние годы вышел ряд специальных исследований, посвященных изучению исключительно внешней политики КНР и ее центральноазиатскому направлению. Здесь следует отметить работы М.Л. Титаренко, В.Я. Портякова, С.Г. Лузянина, В.Я. Воробьева, А.В. Лукина, А.Д. Воскресенского, Я.М.Бергера и других авторов. Российские политологи, экономистыи историки — специалисты по Китаю — осуществляют многомерный анализ вопросов российско-китайского стратегического партнерства и взаимодействия в регионе Центральной Азии (ЦА). Особое внимание обращается на проблемы безопасности и экономического сотрудничества двух стран в рамках Шанхайской организации сотрудничества.

   Из работ американских авторов представляют определенный интерес исследования М.Б. Олкотт. Она провела подробный анализ процессов внутренних социально экономических и политических трансформаций стран Центрально Азиатского региона (ЦАР), пред ставила свое видение внешнеполитической проблематики Централь ной Азии. Однако, несмотря на добротность проработки большого массива данных, работы М.Б. Олкотт носят идеологически заданный характер. Единственно «правильным» путем для независимых государств ЦА ей видится задействование западных (американских) «лекал» развития демократии, соответствующих ценностей и стандартов (в сферах безопасности, политики и экономики). При этом автором не до конца фундирована концептуальная основа ее работ.

   Известный политолог Фр. Дж. Старр — еще один американский специалист по Центральной Азии — делает акцент на концептуализации центральноазиатской проблематики, предложив международному экспертному сообществу в начале 2000 х годов теорию «Большой Цен тральной Азии» (БЦА), центром которой им был избран Афганистан.

   В 2001 г. вышли в свет его первые работы, в которых анализировалась стратегическая ситуация в Центральной Азии и в странах, рас положенных вокруг Афганистана, военно силовые ресурсы и возможности, предложены прогнозы и вероятные сценарии развития ситуации в кризисной зоне. Автор провел комплексный социально-экономический и политический анализ положения в ареале «Афганистан—Пакистан» и расширенное толкование границ региона. Одновременно Ф. Старр отсекает от «Большой Центральной Азии» Казахстан и Россию, искусственно смещая регион на юг. В этом подходе просматривается желание стратегически отдалить Россию и Китай от БЦА.

 Афганистану он отводит стержневое место в «Большой Цен тральной Азии», особенно в плане перспектив его социально экономического роста. При этом Ф.Старр не приводит ни реальных, ни даже гипотетических вариантов обоснования такого взгляда на вещи. Наоборот, усиление неопределенности военно-политической ситуации в Афганистане ставит под сомнение достижимость всей конструкции, выстроенной американским экспертом вокруг ИРА.

   В китайском экспертном сообществе сложилась давняя традиция детального изучения жизни сопредельных центрально-азиатских соседей как в историческом, так и современном контексте. Десятки институтов и центров в системе F академии общественных наук Ки тая, Министерства иностранных дел, Госсовета и других государственных структур системно и последовательно работают по данной проблематике и издают самую различную научную продукцию — от специализированных периодических изданий до коллективных монографий, авторских книг и статей.

   Часть работ посвящена анализу истории центральноазиатских государств в аспекте их взаимоотношений с Поднебесной. История эта, как известно, не всегда развивалась гладко: были периоды войн, конфликтов и даннических отношений. Двухтомник «История границ современного Китая» под редакцией Луй Ижаня представляет собой исследование истории границ. В книге собраны архивные материалы, документы по пограничным переговорам, записки официальных лиц и другие источники.

   В данном исследовательском направлении тематически выделяются те работы китайских политологов, историков и экономистов международников, которые связаны с анализом внешней политики КНР, где центральноазиатский вектор так или иначе вписан в общий контекст повествования.

   Целый ряд публикаций китайских ученых посвящен проблемам внутренней (экономической, политической, религиозной, водной, энергетической) ситуации в регионе Центральной Азии, в ее отдельных странах, а также внешней политике ключевых держав в регионе, включая Китай и Россию. На данном направлении давно и успешно работают такие известные специалисты, как Ли Фэньлинь, Чжао Хуашэн, У Эньюань, Фэн Шаолэй, Чэнь Юйжун, Син Гуанчен, Ся Ишань, Сунь Чжуанчжи, Чжао Чанцин и ряд других.

   Один из главных интересов китайских исследователей — это геополитический контекст противостояния больших держав в Цен тральной Азии. Здесь авторитетно и регулярно заявляют о себе упомянутый выше Чжао Хуашэн, а также Ли Лифань, Дин Шиу и другие эксперты.

   Анализируя вопросы американской политики в регионе, Лю Сюэчен в академическом журнале «Сяндай гоцзи гуаньси» («Современные международные отношения») отмечает следующие ее на правления:
   - стимулирование США экономической и политической либерализации;
   - участие в качестве арбитра в разрешении противоречий и конфликтов в регионе;
   - участие и руководство процессом регионального сотрудничества в области безопасности;
   - участие в освоении ресурсов Каспия и обеспечение каналов их транспортировки на американский и европейский рынки.

   Следует также отметить ряд исследований, посвященных активности ШОС и ее ключевых участников — России и Китая. Фактически, в китайской историографии сложилось самостоятельное экспертное направление по деятельности Организации, включающее исследования военно-политической, экономической, гуманитарной проблематике ШОС, по перспективам Организации, трудностям и пока не использованным возможностям развития и кооперации в Центральной Азии. На этом направлении успешно работают Чжан Вэньвэй, Сюй Тао, Сюй Цзин, Чэнь Юйжун, Сунь Дэсин, Ван Гоцян и другие.

   В рамках данного направления рассматриваются и вопросы внешней политики отдельных стран региона, например, наиболее крупной из них — Казахстана.

   Много работ по проблематике ШОС, роли России и Китая в ЦАР публикуют центральноазиатские ученые.

   Так, казахстанский культуролог и общественный деятель Мурат Ауэзов считает, что Казахстану во внешней политике необходимо отдать приоритет центральноазиатской консолидации, а не выбирать между Китаем и Россией. В своем видео обращении к участникам «круглого стола» на тему «Многовекторная внешняя политика и национальные интересы Казахстана», прошедшем в 2013 г. в Алма-Ате, Мурат Ауэзов взволнованно говорил о китайской экономической экспансии. «Это должно прозвучать как набат в душе каждого из нас, когда мы слышим, что 40% нефти, добываемой в Казахстане, принадлежит китайским компаниям», — подчеркнул он.

   Выступление казахстанского эксперта отражает процесс поиска Казахстаном своей международной идентичности, а также опасения попасть в зависимость от крупных государств. РК развивается в такой сложившейся системе региональных экономических отношений, где присутствуют основные партнеры страны— Россия, ЕС, КНР, США, другие государства, и это данность. Чьи то позиции сильнее в одних секторах, чьи то — в других.

   И сводить все к проискам той или иной державы было бы упрощением. Сегодня нет ощущения, что Астана подстраивается исключительно под Пекин или Москву, о чем говорил Мурат Ауэзов. У Казахстана сложился и третий (западный) вектор — ЕС и США. Успешно действует и четвертый вектор, который условно можно назвать тюркско-мусульманским (Турция и Азербайджан). И всюду Астана чувствует себя неплохо. Вывод Мурата Ауэзова о том, что Казахстан может существовать лишь в рамках «центральноазиатской консолидации», не представляется достаточно обоснованным.

   Идея необходимости создания в регионе «взаимодополняемых экономик» также выглядит спорной. Короткая постсоветская история Центральной Азии знала несколько неудачных попыток создания региональных экономических организаций в составе государств региона (без РФ и КНР). Все они быстро ушли в прошлое. К сожалению, центральноазиатские экономики не стали, как утверждает эксперт, «взаимодополняемыми». Наоборот, с каждым годом в регионе появляются все новые и новые «разделительные линии» по водно-энергетическим, экологическим и другим проблемам. Самыми острыми являются таджикско-узбекские и кыргызско-узбекские «нестыковки», особенно по вопросам водопользования, определения линии границ, транзита электроэнергии и пр. Причины обострений не связаны с «экспансионистской политикой» КНР или РФ, а есть результат исключительно внутренних противоречий. Вывод М.Ауэзова о неизбежности углубления «взаимодополняемости народов и экономик» выглядит в данном случае не очень убедительным.

   Институционально немалую пользу в деле консолидации региона и его народов могла бы внести Шанхайская организация сотрудничества, членами которой являются четыре республики Центральной Азии.

   В Казахстане работает целый ряд авторитетных ученых, высказывающих иные точки зрения и подходы. Так, в работах Б.К. Султанова, М.Т. Лаумулина, И.Б. Карсакова, К.Л. Сыроежкина, С.М. Акимбекова, С.К. Кушкумбаева, У.Т. Касенова, Р.Ч. Дюсембаева, А.Е. Че ботарева и других достаточно взвешенно и объективно освещаются проблемы ШОС, возможности и проблемы китайско-казахстанских отношений, перспективы интеграционных процессов в Евразии.

   В Казахстане особенно детально китайскую политику в ЦАР исследует К.Л. Сыроежкин, который рассматривает интересы и действия КНР в Центральной Азии через призму политики китайского руководства в Синьцзян Уйгурском автономном районе и проблемы уйгурского сепаратизма.

   Кыргызские ученые М.Ю. Абдылдаев, А.Д. Джекшенкулов, М.Н. Суюнбаев и другие делают акцент на проблемах региональной безопасности и исследовании отношений Кыргызстана и КНР. Особую роль в кыргызском экспертном сообществе играет ученый и дипломат, бывший генеральный секретарь ШОС М.С. Иманалиев, издавший ряд работ по внешней политике Кыргызстана, включая статьи о кыргызско-китайских отношениях. Он не склонен видеть в КНР опасного партнера и считает, что строительство железной дороги из Поднебесной через Кыргызстан и далее в Цен тральную Азию не является угрозой со стороны Китая. В подходах узбекских ученых (А.Х. Ходжаева, Х.П. Умарова, Ю.Б. Юсупова, В.В. Парамонова, Ф. Толипова и других) четко про слеживаются афганские сюжеты, вопросы влияния китайского и российского факторов на регион, включая анализ углеводородных проектов КНР и РФ в ЦАР, а также тема ШОС.

   Насколько те или иные проблемы в Центральной Азии обусловлены традиционным культурно цивилизационным комплексом — отдельный вопрос, требующий специального изучения. Однако очевидно, что кроме исторической подоплеки имеются иные, не связанные с ней конфликтогенные обстоятельства, в частности в сферах водопользования, распределения энергоносителей, демаркации внутри региональных границ. Ряд противоречий носит латентный характер, ряд — проявляется открыто в форме пограничных конфликтов и напряженности в межгосударственных отношениях.

   Пограничные разногласия уходят корнями еще в советский период. Эпицентр напряженности традиционно был расположен в Ферганской долине, где сходятся территории Кыргызстана, Узбекистана и Таджикистана. В этом «треугольнике» и сконцентрирована большая часть проблем. Особенно сложными остаются узбекско-таджикские и узбекско-кыргызские отношения.

   К настоящему времени произведена демаркация большей части узбекско-кыргызской границы протяженностью около 1300 км. Остается, по разным данным, до 14 спорных участков, по которым не было достигнуто никакого соглашения. На территории Кыргызстана расположены два узбекских анклава — Сох и Шахимардан с населением, по разным данным, от 40 до 50 тыс. человек. Всего же в Кыргызстане, в основном на юге, проживают свыше 700 тыс. узбеков — 18% населения страны. Как правило, это торговцы, предприниматели, то есть социально активная группа, имевшая и имеющая влияние на центральную власть как в период президентства Аскара Акаева (1991 — март 2005 г.), так и при президенте Курманбеке Бакиеве (2005—2012 гг.).

   Справка.
   Узбекско-таджикские отношения имеют свою историческую специфику. Как и все центральноазиатские республики, Таджикистан и Узбекистан возникли в результате национально-территориального размежевания, проведенного в 1924 г. в советской Средней Азии. (Прежде, в Российской империи, здесь существовало административное деление на Туркестанское генерал(губернаторство, Кокандское ханство и Бухарский эмират). При этом вначале, до 1929 г., Таджикистан входил в состав Узбекской ССР на правах автономной республики.

   В 1929 г., после передачи ему Ходжентского округа (Ленинабада), он получил статус союзной республики. Однако в пределах Узбекской ССР остался ряд территорий, включая такие крупные исторические и культурные центры, как города Бухара и Самарканд, основным населением коих, по убеждению идеологов таджикской государственности, были этнические таджики. Споры о культурно(исторической, географической и национальной принадлежности и этих земель, и их жителей не прекращаются на протяжении всего последнего столетия.

   Так или иначе, немалая часть этнических таджиков оказалась вне границ Таджикской ССР, а затем Республики Таджикистан (РТ).

   По некоторым сведениям, около 5—6 млн.таджиков проживают в Узбекистане (20—25% всего населения страны), хотя, по официальным данным, их численность там в несколько раз меньше: вероятно, большая часть была в свое время зарегистрирована как узбеки.

   Более половины узбекских таджиков проживают в экономически отсталых и неразвитых районах Узбекистана — Сурхандарьинской, Ферганской, Кашкадарьинской областях, где уровень жизни значительно ниже среднего по стране. Четко выраженного стремления участвовать в политической жизни среди таджикского населения Узбекистана не наблюдается.

   В свою очередь в Таджикистане имеется крупная узбекская диаспора (более 1 млн.человек), по численности занимающая место после титульной нации (около четверти населения республики). В отличие от узбекских таджиков, для таджикских узбеков характерно стремление принимать активное участие в общественной жизни Таджикистана согласно их интересам и потребностям. Отчасти это проявилось во время гражданской войны начала 1990-х годов, когда этнические узбеки оказывали заметное влияние на ход событий в стране.

   Таким образом, расселение этнических групп таджиков и узбеков практически на 50% не отвечает границам и географическому положению титульных государств — Республики Узбекистан и Республики Таджикистан. Это создает почву для проявлений недоверия и непонимания. В 1990-е годы между узбеками и таджиками про изошло несколько столкновений на этнической почве, самыми крупными из которых стали конфликты 1989 г. в Ганчинском районе и 1991 г. в Пенджикетском районе РТ.

   Один из неблагоприятных факторов в двухсторонних отношениях — это состояние безопасности на общей границе. Более половины всех этнических таджиков в Узбекистане проживают в приграничных с Таджикистаном и Афганистаном областях. По информации узбекских официальных органов, в конце 1990 х годов, во время вторжения отрядов Исламского движения Узбекистана некоторые местные жители, в основном таджики по национальности, проживающие в горных кишлаках, имели контакты с боевиками. В связи с этим узбекские власти осуществили определенные акции в плане выселения граждан Таджикистана, перебравшихся во время гражданской войны на узбекскую территорию. Однако, по некоторым данным, насильственному переселению подверглись и граждане Узбекистана таджикской национальности. Также применялась тактика минирования узбекско-таджикской границы.

   В конце 1990 х годов в регионе заметно активизировалось Исламское движение Узбекистана (ИДУ), организационно оформившееся в 1995 г. и выступающее за насильственный путь создания шариатского государства. Руководителем ИДУ стал Тахир Юлдашев, его штаб квартира первоначально находилась в пакистанском городе Пешаваре, а затем была перенесена в Кабул.

   Впервые ИДУ заявило о себе в 1999 г., проведя 16 февраля серию террористических актов в Ташкенте. В 2000—2001 гг. боевики организации дважды вторгались в Сурхандарьинскую область Узбекистана и в Баткенскую область Кыргызстана. В 2001 г. возникла реальная угроза развертывания широкомасштабных партизанских действий исламистов против РУ. В ходе боевых действий на афганской территории ИДУ понесло большие потери, большинство его баз на севере Афганистана были ликвидированы. В настоящее время влияние ИДУ в Таджикистане, Узбекистане, других странах региона сошло на нет.

   Движение потеряло былую силу и не представляет серьезной угрозы.

   Тактика других экстремистских организаций, действующих в регионе, заметно изменилась и обогатилась. Не отказываясь от идеологии «глобального джихада», радикальный ислам в своей деятельности повернулся к местным проблемам, ведя широкий диалог с на селением через традиционные общинно клановые образования и пытаясь взять на себя некоторые социальные функции государства. Сложились две «повестки» и две стратегии радикальных исламских движений.
   Первая — легальная, массовая, адресованная молодежи и остальному населению в первую очередь Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана. Эта программа не скрывается, в нее вовлекаются десятки тысяч человек, которые, не будучи членами организации, становятся ее пассивными или активными сторонниками. В рамках этой программы и происходит неформальная популяризация различных радикальных движений.
   Вторая — тайная — «повестка» предназначена для узкого круга посвященных. Это про грамма практического силового захвата власти и создания исламских халифатов на центрально-азиатском пространстве путем свержения нынешних светских режимов и физического уничтожения их лидеров.

   Сочетание обоих этих уровней демонстрирует деятельность Партии исламского возрождения — «Хизб ут-Тахрир», которая, начиная с 2002 г., особенно активно действует в Узбекистане и Кыргызстане, имеет десятки тысяч сторонников, широкую сеть нелегальных и легальных организаций и в настоящее время более влиятельна и опасна для властей, чем ИДУ.

   «Хизб ут-Тахрир» проповедует объединение мусульман всего мира в единый халифат, считая западную демократию неприемлемой для последователей ислама. Хотя взгляды«тахрировцев» представляют собой разновидность радикального ислама, эту организацию не везде признают экстремистской. Власти не доказали причастность «Хизб ут-Тахрир» к терактам. Члены этой партии официально и публично осуждают насильственные методы борьбы, а халифат, по их мнению, может быть создан лишь тогда, когда к этому будет готово большинство мусульман.

   Особенность распространения радикальных исламских течений в регионе связана с тем, что большая часть из них находит питательную почву не столько за рубежом (в Афганистане, Пакистане или на Ближнем Востоке), сколько внутри самих центрально-азиатских обществ. На фоне нарастающего социального кризиса, нищеты, безработицы и бесправия немалой части населения (особенно сельского) в отдельных республиках популярность партий радикального ислама быстро растет. Исламисты через сеть своих легальных структур предлагают пособия, льготные кредиты на развитие мелкого и среднего бизнеса, различную социальную помощь и гарантии. Подобные социально ориентированные методы широко используются не только «Хизб ут-Тахрир», но и другими местными радикальными движениями, в частности, организацией «Акрамийя», получившей широкую известность после трагических событий в мае 2005 г. в узбекском городе Андижане.

   Эту организацию создал в 1992 г. учитель математики Акрам Юлдашев, отошедший от партии «Хизб ут-Тахрир». Идеологической основой послужила его работа «Путь к вере», где излагаются проблемы нравственного совершенствования мусульманина. У акрамистов действовала широкая сеть социальных ячеек. Любой член группы мог получить беспроцентный кредит для развития своего бизнеса, необходимую сумму из кассы взаимопомощи, на себе ощущая пре имущества исламской системы. В условиях нищеты благотворительная активность исламских социалистов давала больший эффект, чем антиправительственная пропаганда. Юлдашев, а позже и ряд его сторонников были арестованы.

   12 мая 2005 г. в Андижане, где проходил судебный процесс над бизнесменами акрамистами, вооруженные люди захватили тюрьму, в которой находились подсудимые, освободив около 4000 заключенных, заняли здание областной администрации; несколько официальных зданий было сожжено, волнения стали разрастаться. Ташкент жестко подавил мятеж. Сегодня, по некоторым данным, ячейки акрамистов подпольно действуют не только во многих городах Узбекистана, но и в кыргызской части Ферганской долины.

   Сохраняют актуальность внешние угрозы и вызовы, связанные с попытками «экспорта» исламского экстремизма и терроризма из других частей мусульманского мира, а также с международным наркобизнесом. В регионе происходит дальнейшее укрепление наркотической «пирамиды», которая ежегодно охватывает новые миллионы жертв. В ее основании — культивирование гигантских маковых по лей в Афганистане, широкая сеть дилеров (нелегальных курьеров) и отработанные маршруты наркотрафика через Центральную Азию в Россию и Европу. По подсчетам российских экспертов, объем тяжелых наркотиков (героина), прошедший через регион за 2005 — первую половину 2006 г., вырос до 527 тонн. Учитывая, что Европа в среднем усваивает примерно 74 тонны, получается, что остальное зелье (более 400 тонн) оседает на пространстве СНГ, в том числе в России.

   В экономическом плане для региона характерна углубляющаяся неравномерность развития стран ЦА. Политика либерализации экономик проводилась в течение 15 лет во всех государствах региона, но с разной степенью успешности и с разных стартовых позиций (гражданская война в Таджикистане и пр.). Сегодня в Центральной Азии происходит явная экономическая «поляризация». Здесь все больше выделяются очевидный лидер (Казахстан), «середнячки» (Узбекистан, Туркменистан) и аутсайдеры (Таджикистан и Кыргызстан). Разрыв между лидером и периферией в 2012 г. достиг 10 кратного значения. Так, по итогам 2012 г., показатели Казахстана — 4120 долл. ВВП на душу населения, Кыргызстана — 490 долл., Таджикистана — 390 долл.

   Растущее влияние Казахстана понятно —
   - страна обладает большими нефтегазовыми ресурсами, на которые есть постоянный спрос при высоких мировых ценах;
   - проведена системная приватизация, привлечен огромный пакет иностранных инвестиций;
   - осуществлены реформы ЖКХ, железнодорожного транспорта, банковской сферы.
   В обществе высок авторитет президента — Нурсултана Назарбаева, жестко проводящего «свой» курс модернизации республики.

   В Казахстане, в силу исторических и политических причин, практически не стоит проблема исламского экстремизма.

   Слабым местом казахстанской модели является отсутствие продуманного и прогнозируемого механизма обновления политической элиты— явление характерное и для других стран ЦА. Пока власть сконцентрирована в руках президента Н. Назарбаева и равномерно распределена между центром и регионами под руководством местных акимов (губернаторов) — стабильность и управляемость в РК сохраняется. В этом нет никаких сомнений. Но сложившаяся эффективная система не может работать бесконечно, так как рано или поздно встанет вопрос о смене лидера и обновлении правящей страты.

   Прочная экономическая основа дает возможность Н.Назарбаеву последовательно проводить линию, направленную на увеличение политической ответственности Астаны за происходящее в регионе.

Стратегия развития Шанхайской организации сотрудничества до 2025 года:
исходные реалии и фактор российско-китайского партнерства